Благословляю ежедневный труд… (I bless the daily labour) by Marina Tsvetaeva

I bless the daily labour of my hands,
I bless the sleep that nightly is my own.
The mercy of the Lord, the Lord’s commands,
The law of blessings and the law of stone.

My dusty purple, with its ragged seams…
My dusty staff, where all light’s rays are shed.
And also, Lord, I bless the peace
In others’ houses – others’ ovens’ bread.

by Марина Ивановна Цветаева
(Marina Ivanovna Tsvetaeva)
(21 May 1918)
from Bon-Voyages (1921-22)
translated by David McDuff

The poem recited in Russian by Anna Smirnova

Благословляю ежедневный труд

Благословляю ежедневный труд,
Благословляю еженощный сон.
Господню милость и Господень суд,
Благой закон – и каменный закон.

И пыльный пурпур свой, где столько дыр,
И пыльный посох свой, где все лучи…
– Ещё, Господь, благословляю мир
В чужом дому – и хлеб в чужой печи.

Advertisement

Excerpt from Ученик (The Disciple) by Marina Tsvetaeva

2
There is a certain hour like a shed burden,
When in ourselves we tame our pride.
Hour of discipledom – in every lifetime
Triumphant, and not to be denied.

A lofty hour when, having laid our weapons
At feet shown to us by a pointing Hand,
We trade for camel hair our martial porphyry
Upon the sea’s expanse of sand.

O this hour, like the Voice that raises
Us to greater deeds from the self-will of days!
O hour, when our dense volume presses on us
We bow to earth like the ripe ears of maize.

The ears have grown, the festive hour is over,
The grain is longing for the grinding mill.
The Law! The Law! The yoke which in the earth’s womb
I lust after still.

Hour of discipledom. But visible’s
Another light – yet one more dawn has glowed.
Be blessed, and follow in its steps,
You, sovereign hour of solitude.

by Марина Ивановна Цветаева
(Marina Ivanovna Tsvetaeva)
(15 April 1921)
from Ремесло (The Craft) (1923)
translated by David McDuff

Information: The cycle is dedicated to Prince Serge Wolkonsky, also referred to as Sergei Mikhailovitch Volkonsky (Серге́й Миха́йлович Волко́нский), who was the grandson of the Decemberist Sergei Volkonsky. Serge was a theatre figure and writer whom Tsvetaeva met in Moscow in 1919, and in 1921 “rewrote him cleanly – out of pure delight and gratitude – his manuscript … and she didn’t write a line of hers, and I didn’t have time, and suddenly she broke through the Apprentice.” Tsvetaeva‘s friendly relationship with Volkonsky continued abroad for many years.

Beneath is the original form of the poem in Cyrillic. It is the second part of the poem series Ученик which can be translated as ‘apprentice’, ‘disciple’, ‘pupil’ or ‘learner’:

Ученик

2

Есть некий час…

Тютчев.

Есть некий час — как сброшенная клажа:
Когда в себе гордыню укротим.
Час ученичества, он в жизни каждой
Торжественно-неотвратим.

Высокий час, когда, сложив оружье
К ногам указанного нам — Перстом,
Мы пурпур Воина на мех верблюжий
Сменяем на песке морском.

О этот час, на подвиг нас — как Голос
Вздымающий из своеволья дней!
О этот час, когда как спелый колос
Мы клонимся от тяжести своей.

И колос взрос, и час весёлый пробил,
И жерновов возжаждало зерно.
Закон! Закон! Ещё в земной утробе
Мной вожделенное ярмо.

Час ученичества! Но зрим и ведом
Другой нам свет, — ещё заря зажглась.
Благословен ему грядущий следом
Ты — одиночества верховный час!

(15 апреля 1921)

Веселись, душа, пей и ешь! (Make merry, my soul…) by Marina Tsvetaeva

Веселись, душа, пей и ешь! (Make merry, my soul) by Marina Tsvetaeva

Make merry, my soul, drink and eat!
When my last hour goes
Stretch me so that my two feet
Cover four high roads.

Where, the empty fields across,
Wolves and ravens roam,
Over me make the shape of a cross,
Signpost looming alone.

In the night I have never shunned
Places accursed and blamed.
High above me you shall stand,
Cross without a name.

More than one of you was drunk, full-fed
On me, companions, friends.
Cover me over to my head
Tall weeds of the fens.

Do not light a candle for me
In the church’s depth.
I don’t want eternal memory
On my native earth.

.

by Марина Ивановна Цветаева
(Marina Ivanovna Tsvetaeva)
(4 April 1916)
from Bon-Voyages (1921-22)
translated by David McDuff

Beneath is the original form of the poem in Cyrillic.

.

Веселись, душа, пей и ешь!

Веселись, душа, пей и ешь!
А настанет срок –
Положите меня промеж
Четырех дорог.

Там где во поле, во пустом
Воронье да волк,
Становись надо мной крестом,
Раздорожный столб!

Не чуралася я в ночи
Окаянных мест.
Высоко надо мной торчи,
Безымянный крест.

Не один из вас, други, мной
Был и сыт и пьян.
С головою меня укрой,
Полевой бурьян!

Не запаливайте свечу
Во церковной мгле.
Вечной памяти не хочу
На родной земле.

Весна (Spring) by Boris Pasternak

What hundreds of buds – gluey, blurry –
stuck on twigs like cigarette-butts!
April is kindled. The park sends out
a mood of maturity, woods shout back.

And the forest’s neck is tightly noosed
by feathered throats – a buffalo netted,
groaning the way a cathedral organ,
steel gladiator, groans in sonatas.

Poetry! Be a Greek sponge with suckers –
I’ll pull you down on the damp green
plank of a garden bench beneath
all this sticky foliage – grow

lush frills and enormous fringes,
drink clouds in, absorb ravines.
And, poetry, at night I’ll squeeze you out
to the health of thirsting paper.

.

by Бори́с Леони́дович Пастерна́к
(Boris Leonidovich Pasternak)
(1916)
from Over the Barriers
translated by Angela Livingstone

.

Additional information: Not to be confused with the other Spring poem by Pasternak from the collection Themes and Variations. This is an alternative translation to that of Jon Stallworthy and Peter France of the same poem. This translation only covers the first part of the poem but below is the full original version in Cyrillic.

.

Весна

1

Что почек, что клейких заплывших огарков
Налеплено к веткам! Затеплен
Апрель. Возмужалостью тянет из парка,
И реплики леса окрепли.

Лес стянут по горлу петлею пернатых
Гортаней, как буйвол арканом,
И стонет в сетях, как стенает в сонатах
Стальной гладиатор органа.

Поэзия! Греческой губкой в присосках
Будь ты, и меж зелени клейкой
Тебя б положил я на мокрую доску
Зеленой садовой скамейки.

Расти себе пышные брыжжи и фижмы,
Вбирай облака и овраги,
А ночью, поэзия, я тебя выжму
Во здравие жадной бумаги.

2

Весна! Не отлучайтесь
Сегодня в город. Стаями
По городу, как чайки,
Льды раскричались, таючи.

Земля, земля волнуется,
И катятся, как волны,
Чернеющие улицы,-
Им, ветреницам, холодно.

По ним плывут, как спички,
Сгорая и захлебываясь,
Сады и электрички,-
Им, ветреницам, холодно.

От кружки плывут, как спички,
Сгорая и захлебываясь,
Сады и электрички,-
Им, ветреницам, холодно.

От кружки синевы со льдом,
От пены буревестников
Вам дурно станет. Впрочем, дом
Кругом затоплен песнью.

И бросьте размышлять о тех,
Кто выехал рыбачить.
По городу гуляет грех
И ходят слезы падших.

3

Разве только грязь видна вам,
А не скачет таль в глазах?
Не играет по канавам –
Словно в яблоках рысак?

Разве только птицы цедят,
В синем небе щебеча,
Ледяной лимон обеден
Сквозь соломину луча?

Оглянись, и ты увидишь
До зари, весь день, везде,
С головой Москва, как Китеж,-
В светло-голубой воде.

Отчего прозрачны крыши
И хрустальны колера?
Как камыш, кирпич колыша,
Дни несутся в вечера.

Город, как болото, топок,
Струпья снега на счету,
И февраль горит, как хлопок,
Захлебнувшийся в спирту.

Белым пламенем измучив
Зоркость чердаков, в косом
Переплете птиц и сучьев –
Воздух гол и невесом.

В эти дни теряешь имя,
Толпы лиц сшибают с ног.
Знай, твоя подруга с ними,
Но и ты не одинок.

О, этот воздух, смутой пьяный… (‘On the black square of the Kremlin…’) by Osip Mandelstam

On the black square of the Kremlin

the air is drunk with mutiny.

A shaky ‘peace’ is rocked by rebels,

the poplars puff seditiously.

.

The wax faces of the cathedrals

and the dense forest of the bells

tell us – inside the stony rafters

a tongueless brigand is concealed.

.

But inside the sealed-up cathedrals

the air we breathe is cool and dark,

as though a Russian wine is coursing

through Greece’s earthenware jars.

.

Assumption’s paradise of arches

soars up in an astonished curve;

and now the green Annunciation

awakens, cooing like a dove.

.

The Archangel and Resurrection

let in the light like glowing palms –

everything is secretly burning,

the jugs are full of hidden flames.

.

.

by Осип Эмильевич Мандельштам (Osip Emilyevich Mandelshtam.)

His surname is commonly latinised as Mandelstam)

(April 1916)

translated by Thomas de Waal

Mandelstam’s poem set to music composed and performed by the singer-songwriter Larisa Novoseltseva. Performed at the House of Journalists, Moscow, on February 24, 2010. She is composer and performer of songs and ballads on poems by more than forty Russian poets, mostly of the Silver Age. Check out more of her work on YouTube!

Beneath is the original Russian language version of the poem in Cyrillic.

О, этот воздух, смутой пьяный…

О, этот воздух, смутой пьяный,

На черной площади Кремля.

Качают шаткий «мир» смутьяны,

Тревожно пахнут тополя.

.

Соборов восковые лики,

Колоколов дремучий лес,

Как бы разбойник безъязыкий

В стропилах каменных исчез.

.

А в запечатанных соборах,

Где и прохладно и темно,

Как в нежных глиняных амфорах,

Играет русское вино.

.

Успенский, дивно округленный,

Весь удивленье райских дуг,

И Благовещенский, зеленый,

И, мнится, заворкует вдруг.

.

Архангельский и Воскресенья

Просвечивают, как ладонь,—

Повсюду скрытое горенье,

В кувшинах спрятанный огонь…