2 There is a certain hour like a shed burden, When in ourselves we tame our pride. Hour of discipledom – in every lifetime Triumphant, and not to be denied.
A lofty hour when, having laid our weapons At feet shown to us by a pointing Hand, We trade for camel hair our martial porphyry Upon the sea’s expanse of sand.
O this hour, like the Voice that raises Us to greater deeds from the self-will of days! O hour, when our dense volume presses on us We bow to earth like the ripe ears of maize.
The ears have grown, the festive hour is over, The grain is longing for the grinding mill. The Law! The Law! The yoke which in the earth’s womb I lust after still.
Hour of discipledom. But visible’s Another light – yet one more dawn has glowed. Be blessed, and follow in its steps, You, sovereign hour of solitude.
by Марина Ивановна Цветаева (Marina Ivanovna Tsvetaeva) (15 April 1921) from Ремесло (The Craft) (1923) translated by David McDuff
Information: The cycle is dedicated to Prince Serge Wolkonsky, also referred to as Sergei Mikhailovitch Volkonsky (Серге́й Миха́йлович Волко́нский), who was the grandson of the Decemberist Sergei Volkonsky. Serge was a theatre figure and writer whom Tsvetaeva met in Moscow in 1919, and in 1921 “rewrote him cleanly – out of pure delight and gratitude – his manuscript … and she didn’t write a line of hers, and I didn’t have time, and suddenly she broke through the Apprentice.” Tsvetaeva‘s friendly relationship with Volkonsky continued abroad for many years.
Beneath is the original form of the poem in Cyrillic. It is the second part of the poem series Ученик which can be translated as ‘apprentice’, ‘disciple’, ‘pupil’ or ‘learner’:
Ученик
2
Есть некий час…
Тютчев.
Есть некий час — как сброшенная клажа: Когда в себе гордыню укротим. Час ученичества, он в жизни каждой Торжественно-неотвратим.
Высокий час, когда, сложив оружье К ногам указанного нам — Перстом, Мы пурпур Воина на мех верблюжий Сменяем на песке морском.
О этот час, на подвиг нас — как Голос Вздымающий из своеволья дней! О этот час, когда как спелый колос Мы клонимся от тяжести своей.
И колос взрос, и час весёлый пробил, И жерновов возжаждало зерно. Закон! Закон! Ещё в земной утробе Мной вожделенное ярмо.
Час ученичества! Но зрим и ведом Другой нам свет, — ещё заря зажглась. Благословен ему грядущий следом Ты — одиночества верховный час!
From street to street with sovereign stride… – Who’s there? Don’t try to hide! But it’s only the wind playing with the red banner ahead.
Cold, cold, cold drifts of snow. – Who’s there? No hiding now! But it’s only a starving hound limping along behind.
Get lost, you mangy cur – or we’ll tickle you with our bayonets. This is the last of you, old world – soon we’ll smash you to bits.
The mongrel wolf is baring his fangs – it’s hard to scare him away. He’s drooping his tail, the bastard waif… – Hey, you there, show your face!
Who is it waving our red banner? Wherever I look – it’s dark as pitch! Who is it flitting from corner to corner always out of our reach? […]
Crack-crack-crack! And the only answer is echoes from house to house. Only the whirlwind’s long laughter criss-crossing the snows.
Crack-crack-crack! Crack-crack-crack!
From street to street with sovereign stride, a hungry cur behind them… While bearing a blood-stained banner, blizzard-invisible, bullet-untouchable, tenderly treading through snow-swirls, hung with threads of snow-pearls, crowned with white haloes of roses – who, who else but Jesus Christ?
.
by Александр Александрович Блок (Alexander Alexandrovich Blok) (1918) translated by Robert Chandler
.
The poem recited in full by the actor Boris Khmelnitsky in 1977
The above translation covers only the twelfth stanza of the poem which is presented in full below in its original Cyrillic form.
Двенадцать
1 Черный вечер. Белый снег. Ветер, ветер! На ногах не стоит человек. Ветер, ветер — На всем Божьем свете!
Завивает ветер Белый снежок. Под снежком — ледок. Скользко, тяжко, Всякий ходок Скользит — ах, бедняжка!
От здания к зданию Протянут канат. На канате — плакат: «Вся власть Учредительному Собранию!» Старушка убивается — плачет, Никак не поймет, что значит, На что такой плакат, Такой огромный лоскут? Сколько бы вышло портянок для ребят, А всякий — раздет, разут…
Старушка, как курица, Кой-как перемотнулась через сугроб. — Ох, Матушка-Заступница! — Ох, большевики загонят в гроб!
Ветер хлесткий! Не отстает и мороз! И буржуй на перекрестке В воротник упрятал нос.
А это кто? — Длинные волосы И говорит вполголоса: — Предатели! — Погибла Россия! Должно быть, писатель — Вития…
А вон и долгополый — Сторонкой — за сугроб… Что нынче невеселый, Товарищ поп?
Помнишь, как бывало Брюхом шел вперед, И крестом сияло Брюхо на народ?
Вон барыня в каракуле К другой подвернулась: — Ужь мы плакали, плакали… Поскользнулась И — бац — растянулась!
Ай, ай! Тяни, подымай!
Ветер веселый И зол, и рад. Крутит подолы, Прохожих косит, Рвет, мнет и носит Большой плакат: «Вся власть Учредительному Собранию»… И слова доносит:
… И у нас было собрание… … Вот в этом здании… … Обсудили — Постановили: На время — десять, на ночь — двадцать пять… … И меньше — ни с кого не брать… … Пойдем спать…
Поздний вечер. Пустеет улица. Один бродяга Сутулится, Да свищет ветер…
Эй, бедняга! Подходи — Поцелуемся…
Хлеба! Что впереди? Проходи!
Черное, черное небо.
Злоба, грустная злоба Кипит в груди… Черная злоба, святая злоба…
Товарищ! Гляди В оба!
2 Гуляет ветер, порхает снег. Идут двенадцать человек.
Винтовок черные ремни, Кругом — огни, огни, огни…
В зубах — цыгарка, примят картуз, На спину б надо бубновый туз!
Свобода, свобода, Эх, эх, без креста!
Тра-та-та!
Холодно, товарищи, холодно!
— А Ванька с Катькой — в кабаке… — У ей керенки есть в чулке!
— Ванюшка сам теперь богат… — Был Ванька наш, а стал солдат!
Трах, тарарах-тах-тах-тах-тах! Вскрутился к небу снежный прах!..
Лихач — и с Ванькой — наутек… Еще разок! Взводи курок!..
Трах-тарарах! Ты будешь знать,
Как с девочкой чужой гулять!..
Утек, подлец! Ужо, постой, Расправлюсь завтра я с тобой!
А Катька где? — Мертва, мертва! Простреленная голова!
Что Катька, рада? — Ни гу-гу… Лежи ты, падаль, на снегу!
Революцьонный держите шаг! Неугомонный не дремлет враг!
7 И опять идут двенадцать, За плечами — ружьеца. Лишь у бедного убийцы Не видать совсем лица…
Все быстрее и быстрее Уторапливает шаг. Замотал платок на шее — Не оправиться никак…
— Что, товарищ, ты не весел? — Что, дружок, оторопел? — Что, Петруха, нос повесил, Или Катьку пожалел?
— Ох, товарищи, родные, Эту девку я любил… Ночки черные, хмельные С этой девкой проводил…
— Из-за удали бедовой В огневых ее очах, Из-за родинки пунцовой Возле правого плеча, Загубил я, бестолковый, Загубил я сгоряча… ах!
— Ишь, стервец, завел шарманку, Что ты, Петька, баба что ль? — Верно, душу наизнанку Вздумал вывернуть? Изволь! — Поддержи свою осанку! — Над собой держи контроль!
— Не такое нынче время, Чтобы няньчиться с тобой! Потяжеле будет бремя Нам, товарищ дорогой!
И Петруха замедляет Торопливые шаги…
Он головку вскидавает, Он опять повеселел…
Эх, Эх! Позабавиться не грех!
Запирайте етажи, Нынче будут грабежи!
Отмыкайте погреба — Гуляет нынче голытьба!
8 Ох ты, горе-горькое! Скука скучная, Смертная!
Ужь я времячко Проведу, проведу…
Ужь я темячко Почешу, почешу…
Ужь я семячки Полущу, полущу…
Ужь я ножичком Полосну, полосну!..
Ты лети, буржуй, воробышком! Выпью кровушку За зазнобушку, Чернобровушку…
Упокой, Господи, душу рабы Твоея…
Скучно!
9 Не слышно шуму городского, Над невской башней тишина, И больше нет городового — Гуляй, ребята, без вина!
Стоит буржуй на перекрестке И в воротник упрятал нос. А рядом жмется шерстью жесткой Поджавший хвост паршивый пес.
Стоит буржуй, как пес голодный, Стоит безмолвный, как вопрос. И старый мир, как пес безродный, Стоит за ним, поджавши хвост.
10 Разыгралась чтой-то вьюга, Ой, вьюга́, ой, вьюга́! Не видать совсем друг друга За четыре за шага!
Снег воронкой завился, Снег столбушкой поднялся…
— Ох, пурга какая, Спасе! — Петька! Эй, не завирайся! От чего тебя упас Золотой иконостас? Бессознательный ты, право, Рассуди, подумай здраво — Али руки не в крови Из-за Катькиной любви? — Шаг держи революцьонный! Близок враг неугомонный!
Вперед, вперед, вперед, Рабочий народ!
11 … И идут без имени святого Все двенадцать — вдаль. Ко всему готовы, Ничего не жаль…
Их винтовочки стальные На незримого врага… В переулочки глухие, Где одна пылит пурга… Да в сугробы пуховые — Не утянешь сапога…
В очи бьется Красный флаг.
Раздается Мерный шаг.
Вот — проснется Лютый враг…
И вьюга́ пылит им в очи Дни и ночи Напролет…
Вперед, вперед, Рабочий народ!
12 … Вдаль идут державным шагом… — Кто еще там? Выходи! Это — ветер с красным флагом Разыгрался впереди…
Впереди — сугроб холодный, — Кто в сугробе — выходи!.. Только нищий пес голодный Ковыляет позади…
— Отвяжись ты, шелудивый, Я штыком пощекочу! Старый мир, как пес паршивый, Провались — поколочу!
— Кто там машет красным флагом? — Приглядись-ка, эка тьма! — Кто там ходит беглым шагом, Хоронясь за все дома?
— Все равно, тебя добуду, Лучше сдайся мне живьем! — Эй, товарищ, будет худо, Выходи, стрелять начнем!
Трах-тах-тах! — И только эхо Откликается в домах… Только вьюга долгим смехом Заливается в снегах…
Трах-тах-тах! Трах-тах-тах…
… Так идут державным шагом — Позади — голодный пес, Впереди — с кровавым флагом, И за вьюгой невидим, И от пули невредим, Нежной поступью надвьюжной, Снежной россыпью жемчужной, В белом венчике из роз — Впереди — Исус Христос.
Not love, but rabid fury, has led God's servant to the truth. Her pride is justified - first high-born lady to seek a convict's fate.
Gripping her Old Believer's cross tight as a whip between her hands, she thunders out her final curses; the sleigh slips out of sight.
So this is how God's saints are born... Her hate more ardent than her love, she runs dry fingers through her dry, already frost-chilled hair.
by Варлам Тихонович Шаламов (Varlam Tikhonovich Shalamov) (1950) translated by Robert Chandler
The poem refers to Feodosia Prokopiyevna Morozova (Russian: Феодо́сия Проко́пьевна Моро́зова) (21 May 1632 – 1 December 1675) was one of the best-known partisans of the Old Believer movement. She was perceived as a martyr after she was arrested and died in prison.
She became a household name after being discussed by important Russian writers and depicted by Vasily Surikov. She was also taken as a heroine by some radical groups, who saw her as a symbol of resistance to state power. The People’s Will revolutionary movement promoted her, and her virtues were praised by writers of the Soviet era such as Anna Akhmatova, Varlam Shalamov and Fazil Iskander, who “symbolically enlisted her in their own causes of resistance”.
Below is the full Russian version in Cyrillic.
Боярыня Морозова
Попрощаться с сонною Москвою Женщина выходит на крыльцо. Бердыши тюремного конвоя Отражают хмурое лицо.
И широким знаменьем двуперстным Осеняет шапки и платки. Впереди – несчитанные версты, И снега – светлы и глубоки.
Перед ней склоняются иконы, Люди – перед силой прямоты Неземной – земные бьют поклоны И рисуют в воздухе кресты.
С той землей она не будет в мире, Первая из русских героинь, Знатная начетчица Псалтыри, Сторож исторических руин.
Возвышаясь над толпой порабощенной, Далеко и сказочно видна, Непрощающей и непрощеной Покидает торжище она.
Это – веку новому на диво Показала крепость старина, Чтобы верил даже юродивый В то, за что умрет она.
Не любовь, а бешеная ярость Водит к правде Божию рабу. Ей гордиться – первой из боярынь Встретить арестантскую судьбу.
Точно бич, раскольничье распятье В разъяренных стиснуто руках, И гремят последние проклятья С удаляющегося возка.
Так вот и рождаются святые, Ненавидя жарче, чем любя, Ледяные волосы сухие Пальцами сухими теребя.
O sacrifice to reckless thought, it seems you must have hoped your scanty blood had power enough to melt the eternal Pole. A puff of smoke, a silent flicker upon the age-old ice - and then a breath of iron winter extinguished every trace.
by Фёдор Иванович Тютчев (Fyodor Ivanovich Tyutchev) (14 December, 1825) translated by Robert Chandler
Fun fact: Counted amongst the admirers of Tyutchev’s works were Dostoevsky and Tolstoy along with Nekrasov and Fet. Then later Osip Mandelstam who, in a passage approved of by Shalamov, believed that a Russian poet should not have copy of Tyutchev in his personal library – he should know all of Tyutchev off by heart.
A video of the full poem being recited in Russian.
The full original Russian Cyrillic version:
14-ое ДЕКАБРЯ 1825
Декабристам
Вас развратило Самовластье, И меч его вас поразил,— И в неподкупном беспристрастье Сейприговор Закон скрепил. Народ, чуждаясь вероломства, Поносит ваши имена — Иваша память от потомства, Как труп вземле, схоронена.
О жертвы мысли безрассудной, Вы уповали, можетбыть, Что станет вашей крови скудной, Чтобвечный полюс растопить! Едва, дымясь,она сверкнула, На вековой громаде льдов, Зима железная дохнула — И неосталось и следов.
Rambling At The Bridge Head 
You must be logged in to post a comment.