Тень (Shade) by Anna Akhmatova

What does a certain woman know

about the hour of her death?

Osip Mandelstam

Tallest, most elegant of us, why does memory

Insist you swim up from the years, pass

Swaying down a train, searching for me,

Transparent profile through the carriage-glass?

Were you angel or bird? – how we argued it!

A poet took you for his drinking-straw.

Your Georgian eyes through sable lashes lit

With the same even gentleness, all they saw.

O shade! Forgive me, but clear sky, Flaubert,

Insomnia, the lilacs flowering late,

Have brought you – beauty of the year

’13 – and your unclouded temperate day,

Back to my mind, in memories that appear

Uncomfortable to me now. O shade!

.

.

by Анна Ахматова (Anna Akhmatova)

(1940)

from Седьмая книга (The Seventh Book)

translation by D. M. Thomas

.

.

Beneath is the original version of the poem in Cyrillic.

Тень

Что знает женщина одна о смертном часе?

О. Мандельштам

Всегда нарядней всех, всех розовей и выше,

Зачем всплываешь ты со дна погибших лет,

И память хищная передо мной колышет

Прозрачный профиль твой за стеклами карет?

Как спорили тогда — ты ангел или птица!

Соломинкой тебя назвал поэт.

Равно на всех сквозь черные ресницы

Дарьяльских глаз струился нежный свет.

О тень! Прости меня, но ясная погода,

Флобер, бессонница и поздняя сирень

Тебя — красавицу тринадцатого года —

И твой безоблачный и равнодушный день

Напомнили… А мне такого рода

Воспоминанья не к лицу. О тень!

In 1940 by Anna Akhmatova

1

When you bury an epoch

You do not sing psalms at the tomb.

Soon, nettles and thistles

Will be in bloom.

And only – bodies won’t wait! –

The gravediggers toil;

And it’s quiet, Lord, so quiet,

Time has become audible.

And one day the age will rise,

Like a corpse in a spring river –

But no mother’s son will recognize

The body of his mother.

Grandsons will bow their heads.

The moon like a pendulum swinging.

And now – over stricken Paris

Silence is winging.

.

.

2

To the Londoners

Shakespeare’s play, his twenty-fourth –

Time is writing it impassively.

By the leaden river what can we,

Who know what such feasts are,

Do, except read Hamlet, Caesar, Lear?

Or escort Juliet to her bed, and christen

Her death, poor dove, with torches and singing;

Or peep through the window at Macbeth,

Trembling with the one who kills from greed –

Only not this one, not this one, not this one,

This one we do not have the strength to read.

.

.

3

Shade

What does a certain woman know
about the hour of her death?
– Osip Mandelstam

Tallest, most elegant of us, why does memory

Insist you swim up from the years, pass

Swaying down a train, searching for me,

Transparent profile through the carriage-glass?

Were you angel or bird? – how we argued it!

A poet took you for his drinking-straw.

Your Georgian eyes through sable lashes lit

With the same even gentleness, all they saw.

O shade! Forgive me, but clear sky, Flaubert,

Insomnia, the lilacs flowering late,

Have brought you – beauty of the year

’13 – and your unclouded temperate day,

Back to my mind, in memories that appear

Uncomfortable to me now. O shade!

.

.

4

I thought I knew all the paths

And precipices of insomnia,

But this is a trumpet-blast

And like a charge of cavalry.

I enter an empty house

That used to be someone’s home,

It’s quiet, only white shadows

In a stranger’s mirrors swim.

And what is that in a mist? –

Denmark? Normandy? Or some time

In the past did I live here,

And this – a new edition

Of moments lost forever.

.

.

5

But I warn you,

I am living for the last time.

Not as a swallow, not as a maple,

Not as a reed nor as a star,

Not as water from a spring,

Not as bells in a tower –

Shall I return to trouble you

Nor visit other people’s dreams

With lamentation.

.

.

by Анна Ахматова (Anna Akhmatova)

(1940)

from Седьмая книга (The Seventh Book)

translation by D. M. Thomas

.

.

Below are the original Russian versions of this verse in Cyrillic.

.

.

1

Август 1940

То град твой, Юлиан!

Вяч. Иванов

.

Когда погребают эпоху,

Надгробный псалом не звучит,

Крапиве, чертополоху

Украсить ее предстоит.

И только могильщики лихо

Работают. Дело не ждет!

И тихо, так, господи, тихо,

Что слышно, как время идет.

А после она выплывает,

Как труп на весенней реке,—

Но матери сын не узнает,

И внук отвернется в тоске.

И клонятся головы ниже,

Как маятник, ходит луна.

Так вот — над погибшим Парижем

Такая теперь тишина.

.

.

2

Лондонцам

И сделалась война на небе.

– Апок.

.

Двадцать четвертую драму Шекспира

Пишет время бесстрастной рукой.

Сами участники чумного пира,

Лучше мы Гамлета, Цезаря, Лира

Будем читать над свинцовой рекой;

Лучше сегодня голубку Джульетту

С пеньем и факелом в гроб провожать,

Лучше заглядывать в окна к Макбету,

Вместе с наемным убийцей дрожать,—

Только не эту, не эту, не эту,

Эту уже мы не в силах читать!

.

.

3

Тень

Что знает женщина одна о смертном часе?

О. Мандельштам

.

Всегда нарядней всех, всех розовей и выше,

Зачем всплываешь ты со дна погибших лет,

И память хищная передо мной колышет

Прозрачный профиль твой за стеклами карет?

Как спорили тогда — ты ангел или птица!

Соломинкой тебя назвал поэт.

Равно на всех сквозь черные ресницы

Дарьяльских глаз струился нежный свет.

О тень! Прости меня, но ясная погода,

Флобер, бессонница и поздняя сирень

Тебя — красавицу тринадцатого года —

И твой безоблачный и равнодушный день

Напомнили… А мне такого рода

Воспоминанья не к лицу. О тень!

.

.

4

Уж я ль не знала бессонницы

Все пропасти и тропы,

Но эта как топот конницы

Под вой одичалой трубы.

Вхожу в дома опустелые,

В недавний чей-то уют.

Всё тихо, лишь тени белые

В чужих зеркалах плывут.

И что там в тумане — Дания,

Нормандия или тут

Сама я бывала ранее,

И это — переиздание

Навек забытых минут?

.

.

5

Но я предупреждаю вас,

Что я живу в последний раз.

Ни ласточкой, ни кленом,

Ни тростником и ни звездой,

Ни родниковою водой,

Ни колокольным звоном —

Не буду я людей смущать

И сны чужие навещать

Неутоленным стоном.

На пороге ночи (Fall of Night) by Novella Matveyeva

In the evening the path

Is violet-grey,

A sulphuric, lilac shade.

And, like a nut

That ripens and

Comes loose from its own walls,

The moon comes away from the walls of the sky,

And from the moisture-filled clouds,

And sets out for the weightless firmament,

Lonely and cast adrift…

.

The gypsy shadows of the trees

Sweep the road with their curls…

Far off, aside, a desolate

Pond smokes and glitters,

Like the drowsy fire in a pipe,

Dull, quenched, half-dead,

Stuffed into the sleeve, under the damp fur

Of a sheepskin-coat.

.

From there, from that damp, sad place,

Into the dry-leafed coppice an owl bowls, head over heels,

Its wings bulky yet nimble –

Fluttering millstones.

It flies shaggily,

Ridiculously;

It flies like something sewn up in a grey sack,

With oblique slits for eyes.

Its clumsy dance in the fresh air

Is like a rudderless, compassless boat’s…

Be off, absurd creature, be off!

Beyond the ditch, black as an abyss,

Bushes shine glassily, like vessels filled with some

Medicinal infusion.

.

It is the prelude to night…

.

Night.

Like uprights and arcs,

Above the warm,

Lonely expanse

Are motionless sounds…

.

by Новелла Николаевна Матвеева

(Novella Nikolayevna Matveyeva)

(1965?)

translated by Daniel Weissbort

.

Beneath is the original Russian version of the poem in Cyrillic.

.

На пороге ночи

У тропки вечерней сиренево-серный
И серо-лиловый оттенок.
И, словно орех, который, созрев,
Отходит от собственных стенок,
Отходит луна от небес волокна,
От облачного потока,
И к легкому своду уходит она
Отколото, одиноко...

Деревьев цыганские тени кудрями дорогу метут...
Вдали, в запустенье, дымится и светится пруд,
Как жар, потухающий в трубке цыгана,
Мечтательно замерший наполовину,
Попав под рукав, под сырую овчину
Тумана...

Оттуда, из сырости грустной,
В лесок сухокудрый летит, кувыркаясь, сова:
Я слышу, я слышу крыла ее грузные,
О, эти порхающие жернова!
Летит она прозорливо и слепо, -
Движением тяжким и скорым, как шок.
Летит клочковато, летит нелепо,
Летит, как зашитая в серый мешок
С косыми прорезями для глаз...

Как пляска ладьи, где отшибло и руль и компас,
В воздухе свежем танец ее корявый...
Прочь, абсурдная,
Прочь!

...За черной, как пропасть, канавой
Стеклянно блистают кусты, как сосуды с целебным настоем, -
Это вступление в ночь...
Ночь.

Как столбики и как дуги,
Над теплым,
Над сиротливым простором
Стоят неподвижные звуки.

Река текла как дождь, лежащий на боку… (The river flowed like rain, lying on its side…) by Novella Matveyeva

The river flowed like rain

Lying on its side,

And the rain fell like a vertical river.

And the bridge bobbed under like a float.

With the flood pouring over it.

It was like a sword slipping from someone’s grasp,

The water

Now shielding it, now withdrawing…

The rain finished what it had to say,

But all night the river

Carried on

Its watery talk.

Let’s call in on the night…

The burdock is soaked,

You can’t make it out in the dark, but you can touch it and recall

The prickly blue-green beaded leaf –

Eglantine reddening as though it has been bitten…

The garden

Whistles with freshness, like a thread tweaked from a canvas,

Lilac in checkerboard beds scents the air,

Jasmine glimmers palely in the mealy half-dark

Under the damp vague trees.

I shall go down to the river: has the bridge drowned yet?

Trees dispute in the dark.

Thousands of black leaves hobnob with the stars,

Like crowds of paper mannikins.

Black on black. High up in the darkness

They prance, dance, weave, fight,

Drink, tumble… But near the water

They part, like cards being dealt out.

.

by Новелла Николаевна Матвеева (Novella Nikolayevna Matveyeva)

(1965)

translated by Daniel Weissbort

.

Beneath is the original Russian Cyrillic version of the poem.

.

Река текла как дождь, лежащий на боку…

Река текла как дождь, лежащий на боку,
А дождик шел, как речка в вертикали,
И мост подныривал подобно поплавку,
Когда струи по нем перетекали.

Казалось: из руки выскальзывает меч;
Волна то прятала настил, то обнажала…
Дождь высказался, смолк, но дождевую речь
Всю ночь река вела и продолжала.

Пойти проведать ночь? Лопух водой налит.
Во мгле не разглядишь, но тронешь и припомнишь
В зубцах и в капельках зелено-синий лист –
Прикушенно-алеющий шиповник…

Сад свищет свежестью, как нитка в полотне,
Сирень ноздрится в шахматных деленьях,
Жасмин белеется в мучнистой полутьме
Из-под сырых расплывчатых деревьев.

Сойду к реке: не захлебнулся ль мост?
Деревья пререкаются во мраке,
Тьмы черных листьев трутся между звезд,
Как толпы человечков из бумаги.

Из черной же. Высоко в темноте.
Они гарцуют, пляшут, шьют, дерутся,
Пьют, валятся с коней… Но в близости к воде
Расступятся, как карты разберутся.

.

Extra information: Matveyeva was born on 7 October 1934 in Pushkin, Saint Petersburg (then Leningrad). She suffered the fate of so many war children and was brought up in children’s homes and, later, apparently spent much of her time in hospitals. She was a Russian bard, poet, writer, screenwriter, dramatist, and literary scientist. Novella was also the cousin of poet Ivan Matveyev (Elagin). Her first poetry collection, Lyrics, was published in 1961 which was the same year she was admitted to the Union of Soviet Writers. From the end of the 1950s on Matveyeva composed songs to her poetry and performed them, accompanying herself on a seven-string guitar. The element of fantasy and the dreamlike atmosphere of much of her poetry is unusual in the Soviet context. In 1998 Matveyeva received the Russian State Pushkin Prize in poetry, and in 2002, she received the Russian Federation State Prize in Literature and Arts for her poetry collection Jasmine. Matveyeva died on 4 September 2016 at the age of 81 in Moscow Oblast.

Молчание (Silentium) by Osip Mandelstam

She has yet to be born:

she is music and word,

and she eternally bonds

all life in this world.

 

The sea breathes gently;

the day glitters wildly.

A bowl of dazed azure

sways pale foam-lilac.

 

May I too reach back

to that ancient silence,

like a note of crystal

pure from its source.

 

Stay, Aphrodite, as foam.

Return, word, to music.

Heart, be shy of heart,

fused with life’s root.

 

by Осип Эмильевич Мандельштам (Osip Emilyevich Mandelshtam. His surname is commonly latinised as Mandelstam)

(1910)

translated by Robert Chandler and Boris Dralyuk

---

Fun fact: This is Mandelstam’s variation on Tyutchev’s earlier poem ‘Silentium‘.

Recital in the original Russian:

Russian cyrillic version:

Она еще не родилась,
Она и музыка и слово,
И потому всего живого
Ненарушаемая связь.

Спокойно дышат моря груди,
Но, как безумный, светел день,
И пены бледная сирень
В черно-лазоревом сосуде.

Да обретут мои уста
Первоначальную немоту,
Как кристаллическую ноту,
Что от рождения чиста!

Останься пеной, Афродита,
И, слово, в музыку вернись,
И, сердце, сердца устыдись,
С первоосновой жизни слито!