Весна (Spring) by Boris Pasternak

What hundreds of buds – gluey, blurry –
stuck on twigs like cigarette-butts!
April is kindled. The park sends out
a mood of maturity, woods shout back.

And the forest’s neck is tightly noosed
by feathered throats – a buffalo netted,
groaning the way a cathedral organ,
steel gladiator, groans in sonatas.

Poetry! Be a Greek sponge with suckers –
I’ll pull you down on the damp green
plank of a garden bench beneath
all this sticky foliage – grow

lush frills and enormous fringes,
drink clouds in, absorb ravines.
And, poetry, at night I’ll squeeze you out
to the health of thirsting paper.

.

by Бори́с Леони́дович Пастерна́к
(Boris Leonidovich Pasternak)
(1916)
from Over the Barriers
translated by Angela Livingstone

.

Additional information: Not to be confused with the other Spring poem by Pasternak from the collection Themes and Variations. This is an alternative translation to that of Jon Stallworthy and Peter France of the same poem. This translation only covers the first part of the poem but below is the full original version in Cyrillic.

.

Весна

1

Что почек, что клейких заплывших огарков
Налеплено к веткам! Затеплен
Апрель. Возмужалостью тянет из парка,
И реплики леса окрепли.

Лес стянут по горлу петлею пернатых
Гортаней, как буйвол арканом,
И стонет в сетях, как стенает в сонатах
Стальной гладиатор органа.

Поэзия! Греческой губкой в присосках
Будь ты, и меж зелени клейкой
Тебя б положил я на мокрую доску
Зеленой садовой скамейки.

Расти себе пышные брыжжи и фижмы,
Вбирай облака и овраги,
А ночью, поэзия, я тебя выжму
Во здравие жадной бумаги.

2

Весна! Не отлучайтесь
Сегодня в город. Стаями
По городу, как чайки,
Льды раскричались, таючи.

Земля, земля волнуется,
И катятся, как волны,
Чернеющие улицы,-
Им, ветреницам, холодно.

По ним плывут, как спички,
Сгорая и захлебываясь,
Сады и электрички,-
Им, ветреницам, холодно.

От кружки плывут, как спички,
Сгорая и захлебываясь,
Сады и электрички,-
Им, ветреницам, холодно.

От кружки синевы со льдом,
От пены буревестников
Вам дурно станет. Впрочем, дом
Кругом затоплен песнью.

И бросьте размышлять о тех,
Кто выехал рыбачить.
По городу гуляет грех
И ходят слезы падших.

3

Разве только грязь видна вам,
А не скачет таль в глазах?
Не играет по канавам –
Словно в яблоках рысак?

Разве только птицы цедят,
В синем небе щебеча,
Ледяной лимон обеден
Сквозь соломину луча?

Оглянись, и ты увидишь
До зари, весь день, везде,
С головой Москва, как Китеж,-
В светло-голубой воде.

Отчего прозрачны крыши
И хрустальны колера?
Как камыш, кирпич колыша,
Дни несутся в вечера.

Город, как болото, топок,
Струпья снега на счету,
И февраль горит, как хлопок,
Захлебнувшийся в спирту.

Белым пламенем измучив
Зоркость чердаков, в косом
Переплете птиц и сучьев –
Воздух гол и невесом.

В эти дни теряешь имя,
Толпы лиц сшибают с ног.
Знай, твоя подруга с ними,
Но и ты не одинок.

Импровизация (Improvisation) by Boris Pasternak

I was feeding the flock of keys out of my hand
To a beating of wings. I was standing on tiptoe,
My hands reaching out to the splashing and screaming
My sleeve was rolled up and night brushed my elbow.

And it was pitch dark. And there was a pond
And waves. And the love-birds and suchlike, it seemed,
Would surely be pecked to death long before those
Whose black, strident, savage beaks screamed.

And there was a pond. And it was pitch dark
Except where the lilies like torches were flickering.
A wave was gnawing the planks of the dinghy.
And birds at my elbow were snapping and bickering.

Night rattled like phlegm in the throats of the ponds.
The fledgling had yet to be fed, it seemed,
And the females would peck it to death long before
The roulades would cease in the gullet that screamed.

by Бори́с Леони́дович Пастерна́к
(Boris Leonidovich Pasternak)
(1916)
from Поверх барьеров
(Over The Barriers)
translated by Jon Stallworthy and Peter France

A reading of the poem in Russian.

Beneath is the original, Russian Cyrillic, version of the poem.

Импровизация  
 
Я клавишей стаю кормил с руки
Под хлопанье крыльев, плеск и клекот.
Я вытянул руки, я встал на носки,
Рукав завернулся, ночь терлась о локоть.

И было темно. И это был пруд
И волны.- И птиц из породы люблю вас,
Казалось, скорей умертвят, чем умрут
Крикливые, черные, крепкие клювы.

И это был пруд. И было темно.
Пылали кубышки с полуночным дегтем.
И было волною обглодано дно
У лодки. И грызлися птицы у локтя.

И ночь полоскалась в гортанях запруд,
Казалось, покамест птенец не накормлен,
И самки скорей умертвят, чем умрут
Рулады в крикливом, искривленном горле.  

Урал впервые (The Urals For The First Time) by Boris Pasternak

Without obstetrician, in darkness, unconscious,
The towering Urals, hands clawing the night,
Yelled out in travail and fainted away,
Blinded by agony, gave birth to light.
 
In thunder, the masses and bronzes of mountains,
Accidentally struck, avalanched down.
The train went on panting. And somewhere this made
The spectres of firs go shyly to ground.
 
The smoke-haze at dawn was a soporific,
Administered slyly – to mountain and factory -
By men lighting stoves, by sulphurous dragons,
As thieves slip a drug in a traveller's tea.
 
They came in to fire. From the crimson horizon
Down to their timberline destination,
Asians were skiing with crowns for the pines.
And summoning them to their coronation.
 
And the pines, shaggy monarchs, in order of precedence
Rising up, stepped out, row on row
On to a damascened cloth-of-gold carpet
Spread with the orange of crusted snow.
 

by Бори́с Леони́дович Пастерна́к
(Boris Leonidovich Pasternak)
(1916)
from Поверх барьеров (Over The Barriers)
translated by Jon Stallworthy and Peter France 

The poem recited by Anastasiya Dikovistkaya in Russian.

Below is the original, Russian Cyrillic, version of the poem.

Урал впервые

Без родовспомогательницы, во мраке, без памяти,
На ночь натыкаясь руками, Урала
Твердыня орала и, падая замертво,
В мученьях ослепшая, утро рожала.

Гремя опрокидывались нечаянно задетые
Громады и бронзы массивов каких-то.
Пыхтел пассажирский. И, где-то от этого
Шарахаясь, падали призраки пихты.

Коптивший рассвет был снотворным. Не иначе:
Он им был подсыпан - заводам и горам -
Лесным печником, злоязычным Горынычем,
Как опий попутчику опытным вором.

Очнулись в огне. С горизонта пунцового
На лыжах спускались к лесам азиатцы,
Лизали подошвы и соснам подсовывали
Короны и звали на царство венчаться.

И сосны, повстав и храня иерархию
Мохнатых монархов, вступали
На устланный наста оранжевым бархатом
Покров из камки и сусали. 

Весна (Spring) by Boris Pasternak

How many sticky buds, how many candle-ends
Are glued to the branches now! April
Is lit. The wind from the park reeks of puberty
And the woods are more blatant still.

A tight loop of feathered throats holds the wood's windpipe
Lassoed like a steer, and it groans
In nets as the gladiatorial organ
Steel-throated sonatas intones.

Now, Poetry, be a Greek sponge with suckers
And let the green succulence drench
You, under the trees on the sodden wood
Of a green-mottled garden bench.

Grow sumptuous flounces and furbelows,
Suck clouds and gullies in hour by hour,
And, Poetry, tonight I'll squeeze you out
To make the thirsty paper flower.
 
by Бори́с Леони́дович Пастерна́к
(Boris Leonidovich Pasternak)
(1916)
from Over the Barriers
translated by Jon Stallworthy and Peter France 

This translation only covers the first part of the poem but below is the full original version in Cyrillic.

Весна


1

Что почек, что клейких заплывших огарков
Налеплено к веткам! Затеплен
Апрель. Возмужалостью тянет из парка,
И реплики леса окрепли.

Лес стянут по горлу петлею пернатых
Гортаней, как буйвол арканом,
И стонет в сетях, как стенает в сонатах
Стальной гладиатор органа.

Поэзия! Греческой губкой в присосках
Будь ты, и меж зелени клейкой
Тебя б положил я на мокрую доску
Зеленой садовой скамейки.

Расти себе пышные брыжжи и фижмы,
Вбирай облака и овраги,
А ночью, поэзия, я тебя выжму
Во здравие жадной бумаги.

2

Весна! Не отлучайтесь
Сегодня в город. Стаями
По городу, как чайки,
Льды раскричались, таючи.

Земля, земля волнуется,
И катятся, как волны,
Чернеющие улицы,-
Им, ветреницам, холодно.

По ним плывут, как спички,
Сгорая и захлебываясь,
Сады и электрички,-
Им, ветреницам, холодно.

От кружки плывут, как спички,
Сгорая и захлебываясь,
Сады и электрички,-
Им, ветреницам, холодно.

От кружки синевы со льдом,
От пены буревестников
Вам дурно станет. Впрочем, дом
Кругом затоплен песнью.

И бросьте размышлять о тех,
Кто выехал рыбачить.
По городу гуляет грех
И ходят слезы падших.

3

Разве только грязь видна вам,
А не скачет таль в глазах?
Не играет по канавам -
Словно в яблоках рысак?

Разве только птицы цедят,
В синем небе щебеча,
Ледяной лимон обеден
Сквозь соломину луча?

Оглянись, и ты увидишь
До зари, весь день, везде,
С головой Москва, как Китеж,-
В светло-голубой воде.

Отчего прозрачны крыши
И хрустальны колера?
Как камыш, кирпич колыша,
Дни несутся в вечера.

Город, как болото, топок,
Струпья снега на счету,
И февраль горит, как хлопок,
Захлебнувшийся в спирту.

Белым пламенем измучив
Зоркость чердаков, в косом
Переплете птиц и сучьев -
Воздух гол и невесом.

В эти дни теряешь имя,
Толпы лиц сшибают с ног.
Знай, твоя подруга с ними,
Но и ты не одинок. 

Additional information: Not to be confused with the other Spring poem by Pasternak from the collection Themes and Variations.

Стрижи (Swifts) by Boris Pasternak

 At twilight the swifts have no way
 Of stemming the cool blue cascade.
 It bursts from clamouring throats,
 A torrent that cannot be stayed.
 
 At twilight the swifts have no way
 Of holding back, high overhead,
 Their clarion shouting: Oh, triumph,
 Look, look, how the earth has fled!
 
 As steam billows up from a kettle,
 The furious stream hisses by -
 Look, look – there's no room for the earth
 Between the ravine and the sky.
 
 By  Бори́с Леони́дович Пастерна́к
 (Boris Leonidovich Pasternak)
from  Поверх барьеров (Over the Barriers)
 (1916)
 translated by Jon Stallworthy and Peter France 

The poem, in Russian, set to music by La Luna with some elements of repition from the album ‘Серебряный Сад’ (Silver Garden).

The original Russian Cyrillic version of the poem.

 Стрижи
 
 Нет сил никаких у вечерних стрижей
Сдержать голубую прохладу.
Она прорвалась из горластых грудей
И льется, и нет с нею сладу.
И нет у вечерних стрижей ничего,
Что б там, наверху, задержало
Витийственный возглас их: о, торжество,
Смотрите, земля убежала!
Как белым ключом закипая в котле,
Уходит бранчливая влага, -
Смотрите, смотрите — нет места земле
От края небес до оврага.