Тень (Shade) by Anna Akhmatova

What does a certain woman know

about the hour of her death?

Osip Mandelstam

Tallest, most elegant of us, why does memory

Insist you swim up from the years, pass

Swaying down a train, searching for me,

Transparent profile through the carriage-glass?

Were you angel or bird? – how we argued it!

A poet took you for his drinking-straw.

Your Georgian eyes through sable lashes lit

With the same even gentleness, all they saw.

O shade! Forgive me, but clear sky, Flaubert,

Insomnia, the lilacs flowering late,

Have brought you – beauty of the year

’13 – and your unclouded temperate day,

Back to my mind, in memories that appear

Uncomfortable to me now. O shade!

.

.

by Анна Ахматова (Anna Akhmatova)

(1940)

from Седьмая книга (The Seventh Book)

translation by D. M. Thomas

.

.

Beneath is the original version of the poem in Cyrillic.

Тень

Что знает женщина одна о смертном часе?

О. Мандельштам

Всегда нарядней всех, всех розовей и выше,

Зачем всплываешь ты со дна погибших лет,

И память хищная передо мной колышет

Прозрачный профиль твой за стеклами карет?

Как спорили тогда — ты ангел или птица!

Соломинкой тебя назвал поэт.

Равно на всех сквозь черные ресницы

Дарьяльских глаз струился нежный свет.

О тень! Прости меня, но ясная погода,

Флобер, бессонница и поздняя сирень

Тебя — красавицу тринадцатого года —

И твой безоблачный и равнодушный день

Напомнили… А мне такого рода

Воспоминанья не к лицу. О тень!

Advertisement

In 1940 by Anna Akhmatova

1

When you bury an epoch

You do not sing psalms at the tomb.

Soon, nettles and thistles

Will be in bloom.

And only – bodies won’t wait! –

The gravediggers toil;

And it’s quiet, Lord, so quiet,

Time has become audible.

And one day the age will rise,

Like a corpse in a spring river –

But no mother’s son will recognize

The body of his mother.

Grandsons will bow their heads.

The moon like a pendulum swinging.

And now – over stricken Paris

Silence is winging.

.

.

2

To the Londoners

Shakespeare’s play, his twenty-fourth –

Time is writing it impassively.

By the leaden river what can we,

Who know what such feasts are,

Do, except read Hamlet, Caesar, Lear?

Or escort Juliet to her bed, and christen

Her death, poor dove, with torches and singing;

Or peep through the window at Macbeth,

Trembling with the one who kills from greed –

Only not this one, not this one, not this one,

This one we do not have the strength to read.

.

.

3

Shade

What does a certain woman know
about the hour of her death?
– Osip Mandelstam

Tallest, most elegant of us, why does memory

Insist you swim up from the years, pass

Swaying down a train, searching for me,

Transparent profile through the carriage-glass?

Were you angel or bird? – how we argued it!

A poet took you for his drinking-straw.

Your Georgian eyes through sable lashes lit

With the same even gentleness, all they saw.

O shade! Forgive me, but clear sky, Flaubert,

Insomnia, the lilacs flowering late,

Have brought you – beauty of the year

’13 – and your unclouded temperate day,

Back to my mind, in memories that appear

Uncomfortable to me now. O shade!

.

.

4

I thought I knew all the paths

And precipices of insomnia,

But this is a trumpet-blast

And like a charge of cavalry.

I enter an empty house

That used to be someone’s home,

It’s quiet, only white shadows

In a stranger’s mirrors swim.

And what is that in a mist? –

Denmark? Normandy? Or some time

In the past did I live here,

And this – a new edition

Of moments lost forever.

.

.

5

But I warn you,

I am living for the last time.

Not as a swallow, not as a maple,

Not as a reed nor as a star,

Not as water from a spring,

Not as bells in a tower –

Shall I return to trouble you

Nor visit other people’s dreams

With lamentation.

.

.

by Анна Ахматова (Anna Akhmatova)

(1940)

from Седьмая книга (The Seventh Book)

translation by D. M. Thomas

.

.

Below are the original Russian versions of this verse in Cyrillic.

.

.

1

Август 1940

То град твой, Юлиан!

Вяч. Иванов

.

Когда погребают эпоху,

Надгробный псалом не звучит,

Крапиве, чертополоху

Украсить ее предстоит.

И только могильщики лихо

Работают. Дело не ждет!

И тихо, так, господи, тихо,

Что слышно, как время идет.

А после она выплывает,

Как труп на весенней реке,—

Но матери сын не узнает,

И внук отвернется в тоске.

И клонятся головы ниже,

Как маятник, ходит луна.

Так вот — над погибшим Парижем

Такая теперь тишина.

.

.

2

Лондонцам

И сделалась война на небе.

– Апок.

.

Двадцать четвертую драму Шекспира

Пишет время бесстрастной рукой.

Сами участники чумного пира,

Лучше мы Гамлета, Цезаря, Лира

Будем читать над свинцовой рекой;

Лучше сегодня голубку Джульетту

С пеньем и факелом в гроб провожать,

Лучше заглядывать в окна к Макбету,

Вместе с наемным убийцей дрожать,—

Только не эту, не эту, не эту,

Эту уже мы не в силах читать!

.

.

3

Тень

Что знает женщина одна о смертном часе?

О. Мандельштам

.

Всегда нарядней всех, всех розовей и выше,

Зачем всплываешь ты со дна погибших лет,

И память хищная передо мной колышет

Прозрачный профиль твой за стеклами карет?

Как спорили тогда — ты ангел или птица!

Соломинкой тебя назвал поэт.

Равно на всех сквозь черные ресницы

Дарьяльских глаз струился нежный свет.

О тень! Прости меня, но ясная погода,

Флобер, бессонница и поздняя сирень

Тебя — красавицу тринадцатого года —

И твой безоблачный и равнодушный день

Напомнили… А мне такого рода

Воспоминанья не к лицу. О тень!

.

.

4

Уж я ль не знала бессонницы

Все пропасти и тропы,

Но эта как топот конницы

Под вой одичалой трубы.

Вхожу в дома опустелые,

В недавний чей-то уют.

Всё тихо, лишь тени белые

В чужих зеркалах плывут.

И что там в тумане — Дания,

Нормандия или тут

Сама я бывала ранее,

И это — переиздание

Навек забытых минут?

.

.

5

Но я предупреждаю вас,

Что я живу в последний раз.

Ни ласточкой, ни кленом,

Ни тростником и ни звездой,

Ни родниковою водой,

Ни колокольным звоном —

Не буду я людей смущать

И сны чужие навещать

Неутоленным стоном.

Зеркало (Mirror) by Boris Pasternak

In the mirror is steaming a cocoa cup,

A lace curtain sways, and along

The path to the chaos of garden and steppe

The mirror runs to the swing.

.

There swaying pines needle the air with resin;

There, fussily bending to look

For its glasses, the garden is combing the grass;

There Shade is reading a book.

.

And into the background, the darkness, beyond

The gate into grasslands sweet

With drugs, down the path, between snail-trails and twigs

The quartz shimmers white in the heat.

.

The soul can’t be mined, like a seam with saltpetre,

Or hacked out, like gems, with a pick.

The huge garden shakes in the hall, in the mirror –

But the glass does not break.

.

I cannot extinguish the light of my eyes

In this hypnotic domain,

As slugs in the garden will plug the eyes

Of statues after rain.

.

Water trickles the ear, and a siskin,

Chirping, hurdles the sticks.

You can stain their lips with bilberry juice,

You will not put an end to their tricks.

.

The garden raises its fist to the mirror;

The room and the garden shake.

It runs to the swing, and catches it, shakes it,

And still the glass does not break.

.

.

by Бори́с Леони́дович Пастерна́к

(Boris Leonidovich Pasternak)

from Сестра моя — жизнь (My Sister, Life)

(Summer 1917)

translated by Jon Stallworthy and Peter France

The poem recited, in it’s original Russian form, by E. Pasternak.

Beneath is the original Russian version of the poem in Cyrillic.

Зеркало

В трюмо испаряется чашка какао,
Качается тюль, и — прямой
Дорожкою в сад, в бурелом и хаос
К качелям бежит трюмо.

Там сосны враскачку воздух саднят
Смолой; там по маете
Очки по траве растерял палисадник,
Там книгу читает Тень.

И к заднему плану, во мрак, за калитку
В степь, в запах сонных лекарств
Струится дорожкой, в сучках и в улитках
Мерцающий жаркий кварц.

Огромный сад тормошится в зале
В трюмо — и не бьет стекла!
Казалось бы, всё коллодий залил,
С комода до шума в стволах.

Зеркальная всё б, казалось, нахлынь
Непотным льдом облила,
Чтоб сук не горчил и сирень не пахла, –
Гипноза залить не могла.

Несметный мир семенит в месмеризме,
И только ветру связать,
Что ломится в жизнь и ломается в призме,
И радо играть в слезах.

Души не взорвать, как селитрой залежь,
Не вырыть, как заступом клад.
Огромный сад тормошится в зале
В трюмо — и не бьет стекла.

И вот, в гипнотической этой отчизне
Ничем мне очей не задуть.
Так после дождя проползают слизни
Глазами статуй в саду.

Шуршит вода по ушам, и, чирикнув,
На цыпочках скачет чиж.
Ты можешь им выпачкать губы черникой,
Их шалостью не опоишь.

Огромный сад тормошится в зале,
Подносит к трюмо кулак,
Бежит на качели, ловит, салит,
Трясет — и не бьет стекла!

Once it was the Colour of Saying by Dylan Thomas

Once it was the colour of saying

Soaked my table the uglier side of a hill

With a capsized field where a school sat still

And a black and white patch of girls grew playing;

The gentle seaslides of saying I must undo

That all the charmingly drowned arise to cockcrow and kill.

When I whistled with mitching boys through a reservoir park

Where at night we stoned the cold and cuckoo

Lovers in the dirt of their leafy beds,

The shade of their trees was a word of many shades

And a lamp of lightning for the poor in the dark;

Now my saying shall be my undoing,

And every stone I wind off like a reel.

 

by Dylan Thomas

---

Fun Facts: ‘Mitching’ is Skivving, bunking, skipping school.

Летний сад (Summer Garden) by Anna Akhmatova

I want to visit the roses

In that lonely

Park where the statues remember me young

And I remember them under the water

Of the Neva. In the fragrant quiet

Between the limes of Tsarskoye I hear

A creak of masts. And the swan swims

Still, admiring its lovely

Double. And a hundred thousand steps,

Friend and enemy, enemy and friend,

Sleep. Endless is the procession of shades

Between granite vase and palace door.

There my white nights

Whisper of someone’s discreet exalted

Love. And everything is mother-

Of-pearl and jasper,

But the light’s source is a secret.

 

by Анна Ахматова (Anna Akhmatova)

(July, 1959, Leningrad)

from Седьмая книга (The Seventh Book)

translation by D. M. Thomas

---

Fun facts: The Summer Garden (Летний сад) occupies an island between the Fontanka, Moika, and the Swan Canal in Saint Petersburg (a.k.a. Leningrad), Russia and shares its name with the adjacent Summer Palace of Peter the Great.

Akhmatova recites her poem:

The text in the original Russian Cyrillic:

Летний сад

Я к розам хочу, в тот единственный сад,
Где лучшая в мире стоит из оград,

Где статуи помнят меня молодой,
А я их под невскою помню водой.

В душистой тиши между царственных лип
Мне мачт корабельных мерещится скрип.

И лебедь, как прежде, плывет сквозь века,
Любуясь красой своего двойника.

И замертво спят сотни тысяч шагов
Врагов и друзей, друзей и врагов.

А шествию теней не видно конца
От вазы гранитной до двери дворца.

Там шепчутся белые ночи мои
О чьей-то высокой и тайной любви.

И все перламутром и яшмой горит,
Но света источник таинственно скрыт.